И тут снова раздаётся стук в дверь. Четыре тихих, но настойчивых удара костяшками пальцев.
Мы с Ханной мгновенно разжимаем объятия. Она утирается предплечьем, оставляя мокрую дорожку от запястья до локтя.
— Что это? — дрожащим голосом спрашивает она.
— Что?
Моё первое побуждение — прикинуться, будто ничего не слышала и молиться, чтобы Алекс ушёл.
Тук, тук, тук. Пауза. Тук. Опять.
— Это! — В голосе Ханны уже явственно различимо раздражение. Ну, хотя бы уже не плачет, и то слава Богу. — Слышишь — стучат! — Она смотрит на меня, подозрительно сузив глаза. — Я думала, этим входом никто никогда не пользуется, кроме меня.
— Не пользуется. То есть, иногда... то есть, поставщики... — Я спотыкаюсь на каждом слове, мысленно умоляя Алекса уйти, и тщетно пытаюсь сообразить, чтобы такое соврать. Вот тебе и чемпион мира.
Но тут в дверь просовывается голова Алекса.
— Лина? — взывает он, видит Ханну и застывает — половина его туловища в кладовке, а всё остальное — на улице.
Минуту длится ошеломлённое молчание. У Ханны отпадает челюсть, и всё, что она в состоянии делать — это переводить взгляд с меня на Алекса, с Алекса на меня, причём так быстро, что так и кажется, что голова у неё сейчас открутится и слетит с плеч. Алекс тоже растерялся и не знает, что предпринять, так и стоит столбом, как будто если он не будет двигаться, то превратится в невидимку.
Знаю, что глупее ничего не придумаешь, и всё же не могу удержаться и ляпаю:
— Ты опоздал!
Ханна и Алекс отмерзают одновременно:
— Ты назначила ему встречу? — говорит она, и в этот же момент он произносит:
— Меня остановил патруль, пришлось показывать удостоверение.
Ханна мгновенно натягивает деловую личину. Это неизменно вызывает моё восхищение: казалось бы, только что билась в истерике и вдруг раз! — полный контроль и самообладание.
— Заползай давай, — обращается она к Алексу, — и дверь закрой!
Тот заползает, после чего стоит, неловко переступая с ноги на ногу. На голове у него прежняя причёска типа «воронье гнездо», и сейчас он выглядит таким юным и милым, и так нервничает, что у меня возникает сумасшедшее желание подойти к нему и поцеловать прямо на глазах у Ханны.
Но желание быстренько угасает — Ханна поворачивается ко мне, складывает руки на груди и одаривает меня взглядом, который она, несомненно, спёрла у миссис Макинтош, нашей ректорши.
— Магдалина Элла Хэлоуэй Тидл, — провозглашает она. — По-моему, вам пора мне кое-что объяснить!
— Твоё второе имя — Элла? — брякает Алекс.
Мы с Ханной бросаем на него испепеляющие взгляды. Бедняга тушуется и делает шаг назад.
— Э-э... — Что-то собственный язык меня никак не слушается. — Ханна, ты помнишь Алекса?..
Руки Ханны по-прежнему скрещены на груди, глаза превратились в щёлки.
— О да, я помню Алекса. Но вот чего я не помню — так это что Алексу понадобилось здесь?
— Он... ну... он должен был занести... — продолжаю я мямлить, ища подходящего объяснения, но, как всегда, в самый ответственный момент мои мозги скоропостижно отдают концы. Я беспомощно смотрю на Алекса.
Он пожимает плечами, и одно мгновение мы лишь молча взираем друг на друга. Мне всё ещё непривычно видеть его, быть рядом с ним, и опять возникает ощущение, что я тону в его глазах. Но на этот раз почва не уходит у меня из-под ног, скорее наоборот, его взгляд делает меня решительнее, словно Алекс мысленно посылает мне слова ободрения: «Я здесь, с тобой. Всё хорошо».
— Расскажи ей, — молвит он наконец.
Ханна прислоняется к полке, заставленной рулонами туалетной бумаги и банками с бобами, слегка расслабляет руки, но этого «слегка» достаточно, чтобы понять — она не сердится, и смотрит на меня взглядом, который можно расшифровать как «а ну давай, выкладывай, не то...»
И я выкладываю. Поскольку неизвестно, когда Джеду надоест сидеть на кассе, то надо изложить историю как можно короче. Я рассказываю о том, как наткнулась на Алекса на ферме «Поющий ручей», о нашем забеге-заплыве к буйкам на Ист-Энд и о том, что он сказал мне у этих самых буйков. Я немного запинаюсь на слове «Изгой», и глаза Ханны раскрываются ещё шире — на одну секунду на её лице мелькает тревога, но она тут же овладевает собой. Я заканчиваю свою историю рассказом о событиях прошлой ночи, когда я пошла предупредить её о проходящих рейдах, и о собаке, впившейся мне в голень, и о том, как Алекс спас меня. Описывая, как мы скрывались в сарае, я снова прихожу в волнение: хоть я ни единым словом не упоминаю о поцелуе, но не могу не думать о нём. К счастью, Ханна в полном потрясении, слушает, раскрыв рот, и, по-видимому, не замечает моей заминки.
Я испытываю огромное, ни с чем не сравнимое облегчение: Ханна не приходит в ужас от того, что в мою жизнь вошёл Алекс, и не злится за то, что я ничего ей не рассказала.
Единственное, что она говорит, выслушав мой рассказ, это:
— Так ты была там? Прошлой ночью?
Её голос странно срывается и дрожит, словно она снова готова расплакаться.
Я киваю.
Она встряхивает головой и смотрит на меня так, будто видит впервые в жизни.
— Не могу поверить. Нет, не могу. Ты вышла из дому в ночь, когда шли рейды — из-за меня?!
— Ну... да... — лепечу я и переминаюсь с ноги на ногу. Такое чувство, что я молола языком целую вечность, и всё это время Ханна и Алекс не спускали с меня глаз. Щёки занимаются пламенем.
В ту же секунду раздаётся громкий стук в дверь, ведущую в магазин, и слышен голос Джеда:
— Лина! Ты здесь?
Я лихорадочно машу на Алекса руками, Ханна толкает его в пространство позади двери как раз тогда, когда Джед начинает её открывать с другой стороны. Образовывается узкая щёлка, и дверь останавливается, упершись в ящик с яблочным соусом.