Delirium/Делириум - Страница 83

Когда утром я возвращаюсь в город, первое, что бросается мне в глаза — это что мне ничто не бросается в глаза. Всё выглядит как обычно. Не знаю, чего я ожидала. Не думала же я, что здания за ночь рассыплются, а дороги покроются рытвинами и щебнем? Всё равно, как-то странно видеть на улицах спешащих на работу людей с портфелями, торговцев, открывающих двери своих магазинов, одинокие автомобили, пытающиеся пробиться сквозь плотную толпу на мостовой.

Просто абсурд, как они не понимают, не ощущают никаких перемен — а ведь моя жизнь летит вверх тормашками. Пока я пробираюсь шумными улицами к своему дому, меня накрывает паранойя. Так и кажется, что кто-нибудь обязательно унюхает, что от меня пахнет Дебрями; по выражению моего лица заподозрит, что я сегодня ночью пересекала границу. Мой затылок всё время чешется, словно его колют ветки, и я то и дело отряхиваю свою сумку — не пристали ли к ней какие-нибудь иголки или листочки. Ерунда, конечно, ведь в Портленде полно деревьев, но паранойя, паранойя...

Однако никто не удостаивает меня даже взглядом. Скоро девять, народ валит на работу: бесконечный поток людей, торопящихся по своим будничным делам. Ничего не выражающие лица, глаза устремлены вперёд... Какое им дело до маленькой невзрачной девчонки с большой сумкой на плече?

И никому невдомёк, что внутри у маленькой невзрачной девчонки, словно пожар, полыхает тайна.

Похоже, ночь в Дебрях обострила моё зрение свыше обычных человеческих возможностей. Хотя на первый взгляд ничто в городе не изменилось, но... нет, всё стало другим. Каким-то прозрачным, нематериальным. Кажется, будто протяни руку — и пронзишь насквозь и здания, и небо, и даже людей.

Однажды, когда я была маленькой, Рейчел строила на пляже песочный замок. Она усердно трудилась несколько часов, даже пользовалась различными плошками и коробками, чтобы правильно сформовать башни и бастионы. Замок вышел точно как настоящий — полное впечатление, что построен из камня. Но нахлынул прилив, и достаточно оказалось двух-трёх волн, чтобы от замка остались только оплывшие руины. Я разревелась, и в утешение мама купила мне мороженое, которым я поделилась с Рейчел.

Вот так и Портленд этим утром: того и гляди развеется, словно дым на ветру.

Из головы не выходят слова Алекса: «Нас больше, чем ты думаешь». Тайком вглядываюсь в лица прохожих: а вдруг мне удастся прочитать на них некие тайные знаки, печать диссидентства? Но ничего подобного, все такие же, как всегда, летят куда-то — озабоченные, замкнутые, отстранённые.

Ну, вот я и дома. Кэрол моет на кухне посуду. Собираюсь незаметно проскользнуть мимо, но она окликает меня. Застываю с одной ногой на ступеньке. Тётя входит в холл, вытирая руки о посудное полотенце.

— Ну, как там было, у Ханны? — спрашивает она.

Её глаза обшаривают моё лицо, как будто и она ищёт какие-то тайные знаки. Стараюсь подавить очередной приступ паранойи. Откуда Кэрол знать, где я была?

— Очень хорошо. — Я пожимаю плечами, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. — Правда, выспаться толком не удалось.

— Хм-м. — Кэрол окидывает меня пристальным взглядом. — И чем же вы, девочки, там занимались?

Что происходит? Она в жизни не расспрашивала о том, что мы делаем у Ханны дома. «Ой, не к добру!» — думаю я.

— Ну, знаете, как обычно. Смотрели телек. У Ханны вообще-то целых семь каналов.

По-моему, мой голос звучит напряжённо и пискляво. А может, мне это только кажется.

Кэрол отводит взгляд, скривив губы так, будто набрала полный рот прогорклого молока. Вижу, она пытается найти способ сказать что-то не очень приятное, у неё всегда такой горько-молочный вид, когда она собирается выдать плохую новость. «Она знает об Алексе! Она знает! Знает!» Стены как будто готовы раздавить меня. Жарко, душно. Задыхаюсь.

Но тут, к моему изумлению, она складывает губы в улыбку и кладёт руку мне на плечо.

— Ты знаешь, Лина... вам ведь осталось совсем недолго.

В течение двадцати четырёх часов я успешно избегала мыслей о Процедуре. Однако теперь эта ужасная дата всплывает в моём сознании. Мир словно темнеет. Семнадцать дней.

— Знаю, — выдавливаю я. Вот теперь мой голос действительно звучит странновато.

Кэрол кивает. Необычная полуулыбка, кажется, приклеилась к её лицу намертво.

— Понимаю, в это трудно поверить, но после Исцеления ты даже не будешь скучать по ней.

— Знаю. — У меня в горле, похоже, издыхает лягушка.

Кэрол рьяно кивает, голова вверх-вниз, вверх-вниз, как на шарик на резинке. По-моему, она хочет сказать что-то ещё, столь же утешительное, но, видно, не находит слов. Минуту мы стоим и молчим.

Наконец я говорю:

— Я пойду наверх. В душ.

Чтобы выдать эту короткую реплику, понадобилась вся моя сила воли. В мозгу точно сирена воет: семнадцать дней.

Томительная тишина прервана, и Кэрол вздыхает с облегчением:

— О-кей, — говорит она. — О-кей.

Я поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки — не терпится уединиться в ванной. Хотя в доме никак не меньше восьмидесяти градусов, мне хочется забраться под обжигающе горячую струю, раствориться в облаке раскалённого пара.

— Да, Лина. — Кэрол окликает меня, как будто вдруг вспомнила о чём-то важном.

Оборачиваюсь. Она не смотрит мне в лицо. Опустила глаза и внимательно изучает обтрёпанный край полотенца.

— Ты бы приоделась. Платье... или те красивые белые брючки, что купила в прошлом году. И волосы уложи. А то знаю тебя — бросишь высыхать нерасчёсанными.

— Почему... зачем?

Что-то мне не нравится, как она прячет глаза, особенно если учесть, что её рот снова кривится.