Delirium/Делириум - Страница 45

Опять эта лёгкая, немного раздражающая самоуверенность, знакомый наклон головы и всепобеждающая улыбка. Но сегодня они меня не раздражают. Сегодня они мне нравятся. Он словно заражает меня своей уверенностью; мне кажется, что я знаю его уже так давно, что в его присутствии нет места неловкости и опасениям.

— Да ради бога. — Закатываю глаза и обнимаю ближайший буёк, испытывая невероятное блаженство от того, как обтекает вода моё тело, и от сознания необычности происходящего: вот я впервые в жизни стою чуть ли не по шею в воде прямо в одежде — майка липнет к коже, мокрые кроссовки присосались к стопам. Скоро отлив перейдёт в прилив, вода начнёт прибывать. Вот тогда нас ожидает медленный, изнурительный заплыв обратно, к берегу.

Но мне всё равно. Мне ни до чего нет дела. Даже до того, как я буду объяснять Кэрол, почему заявилась домой насквозь промокшая, с прилипшими к спине водорослями и пропахшими солёной водой волосами. Не волнуюсь больше и том, сколько осталось до запретного часа или почему Алекс так мил со мной. Я просто счастлива, чисто, по-детски, безоблачно.

Океан за буйками окрашивается в тёмный пурпур, на волнах вскипают белые барашки. Правила запрещают заплывать за буйки. Там, за ними — острова и обзорные площадки, а потом — открытый океан; океан, за которым — конец цивилизации, там царство Заразы и страха. Но в эти мгновения я фантазирую о том, как было бы здорово поднырнуть под трос и уплыть в открытое море.

Слева от нас на берегу можно различить ярко-белый силуэт лабораторного комплекса, а за ним, вдалеке — Старый Порт, со всеми его молами и причалами, похожими на гигантских деревянных сороконожек. Справа — мост Тьюки, на котором расположена целая линия пограничных застав, продолжающаяся по берегу, вдоль границы.

Алекс перехватывает мой взгляд.

— Красиво, правда? — спрашивает он.

Мост испещрён серо-зелёными пятнами, покрыт потёками ржавчины и водорослями. Похоже даже, что он слегка кренится под ветром.

Я морщу нос:

— Э... Он, кажется, совсем сгнил. Моя сестра говорит, что в один прекрасный день он просто обвалится прямо в океан.

— Да нет! — смеётся Алекс. — Я не о мосте. — Он слегка вздёргивает подбородок, словно указывая: — Я о том, что за мостом. — Пауза длиной в десятую долю секунды. — Я имею в виду Дебри.

За мостом Тьюки лежит северная граница, тянущаяся вдоль дальнего берега Бэк Коув. Пока мы стоим и смотрим туда, на пограничных заставах один за другим вспыхивают огни, сияя на фоне потемневшего неба. Знак, что уже поздно и пора возвращаться домой. Но я никак не могу заставить себя уйти отсюда, даже несмотря на то, что вода вокруг начинает пузыриться и завихряться — идёт прилив. За мостом пышная зелёная полоса Дебрей волнуется под ветром, словно живая, постоянно меняющаяся стена. Этот зелёный клин отделяет Портленд от Ярмута. Отсюда нам видна только его часть — дикое и пустое место, ни огней, ни лодок, ни зданий, непроницаемо тёмное и странное. Но мне известно: Дебри тянутся на мили и мили, через всю страну, от океана до океана, словно чудовище, объявшее своими щупальцами весь цивилизованный мир.

Может, из-за наших гонок по океанскому дну, может, из-за моей победы над Алексом, а может, из-за того, что он, слушая рассказ о моей маме, не осудил ни меня, ни моих родных, но беззаботность и счастье переполняют меня, и я чувствую, что могу рассказать Алексу что угодно и спросить о чём угодно. И я говорю:

— Хочешь секрет? — И не дожидаясь ответа, доверительно и беззаботно продолжаю: — Я много думала о них. О Дебрях, то есть, и как оно всё там... Об Изгоях — интересно, они на самом деле существуют? — Уголком глаза замечаю, что он слегка вздрогнул, и продолжаю: — Иногда мне казалось... Иногда я представляла себе, что моя мама не умерла, понимаешь? Что она убежала в Дебри. Это, конечно, тоже плохо, очень плохо, но... Просто я, наверно, не хотела, чтобы она ушла навсегда. Лучше было представлять себе, что она где-то там, живёт, поёт... — Я внезапно останавливаюсь и встряхиваю головой, поражаясь, до чего легко мне исповедоваться перед Алексом. — А как насчёт тебя? — спрашиваю я его.

— Что насчёт меня?

Алекс смотрит на меня с выражением, которое я не берусь определить. Словно я нанесла ему рану, или почти нанесла. Очень странно.

— Ты в детстве когда-нибудь мечтал о том, чтобы убежать в Дебри? Просто так, я имею в виду, для смеха? Ну, вроде как игра такая?

Алекс прищуривается и отводит взгляд в сторону.

— Да, конечно. Очень много думал. — Он протягивает руку к буйку и шлёпает его блестящий пластмассовый бок: — Никаких таких штук. Никаких стен, о которых можно было бы разбить лоб. Никаких следящих глаз. Свобода и простор. Есть где разгуляться. Дебри... Я до сих пор думаю о них.

Я смотрю на него во все глаза. Таких и слов-то нынче ни от кого не услышишь: «свобода», «простор»... Старые слова. Забытые.

— До сих пор? Даже после этого?

Не думая о том, что делаю, я дотрагиваюсь пальцем до треугольного шрама на его шее.

Он отдёргивает голову, словно я его обожгла, и я роняю руку, чувствуя себя полной идиоткой.

— Лина... — говорит он, причём так странно: словно от моего имени у него кисло во рту, словно это слово так и хочется выплюнуть.

Да, да, знаю — нельзя было так к нему прикасаться. Я нарушила установленные границы, и сейчас он напомнит мне о них — о том, что это значит — быть Неисцелённым. Кажется, я умру от унижения, если он начнёт читать мне нотации, так что, чтобы как-то прикрыть испытываемую мной неловкость, я принимаюсь молоть языком: