Delirium/Делириум - Страница 61

Но тут кто-то или что-то дёргает меня в сторону, я слышу хряск, а вслед за ним визг и вскрик регулятора: «Чёрт!». Огонь в моей ноге притухает, псина сваливается с неё, а на моей талии — чья-то рука, и голос — такой знакомый, такой памятный, я как будто всё время ждала его, всё время слышала в своих мечтах — шепчет мне в ухо: «За мной!»

Алекс поддерживает меня одной рукой за талию и наполовину несёт меня. Мы теперь в другом коридоре — ещё более узком и совершенно пустом. Каждый раз, когда я опираюсь на правую ногу, боль вспыхивает снова, кажется, что она пронзает всё моё тело, до самой макушки.

Мордатый рейдер преследует нас, и он вне себя от ярости: Алекс, должно быть, выдернул меня из-под дубины в самый последний момент, так что рейдер вместо меня размозжил голову собственной собаке.

Наверно, я задерживаю Алекса, мешаю ему двигаться быстрей, но он не отпускает меня ни на секунду.

— Сюда! — говорит он, и мы ныряем в какую-то комнату.

Наверно, мы оказались в той части дома, которую не использовали для вечеринки. В комнате темень хоть глаз выколи, но Алекс, не сбавляя хода, уверенно пробирается сквозь тьму. Лёгким нажатием пальцев он указывает мне, куда идти — влево, вправо, влево, вправо. Пахнет сыростью и чем-то ещё — похоже, свежей краской, и немного дымом, словно здесь готовили еду. Но это же невозможно. Эти дома пустуют уже много-много лет!

Позади нас в темноте грохочет рейдер. Ему нелегко: он спотыкается и всё время обо что-то бьётся, проклятья градом сыплются с его уст. В следующую секунду что-то валится на пол. Слышен звон разбитого стекла и очередной поток ругательств. По звуку его голоса можно понять, что он отстаёт от нас.

— Сейчас наверх, — шепчет Алекс. Его голос так тих и звучит так близко к моему уху, что не могу поверить, будто он не плод моего воображения. И в следующую секунду он запросто поднимает меня, а ещё через мгновение я обнаруживаю, что выскальзываю из окна — шершавое дерево подоконника царапает мне спину — и вот моя здоровая нога уже касается мягкой влажной травы.

В следующий миг Алекс неслышно материализуется в темноте рядом со мной. Хотя по-прежнему жарко, но поднялся лёгкий ветерок, и когда он обдувает мою воспалённую кожу, я готова заплакать от благодарности и облегчения.

Но мы пока не в безопасности — далеко не в безопасности. Темнота совсем как живая, она движется, перекручивается, её пронзают снопы света, мощные ручные фонари прорезают лесную чащу справа и слева от нас, и в их неистовстве я вижу призрачно мельтешащие фигуры, они словно застывают на мгновение, когда их настигает луч света. Крики не смолкают, некоторые совсем близко, в нескольких шагах, другие — так далеко, что их можно принять за что-то иное — за уханье сов, например. Но тут Алекс берёт меня за руку, и мы снова бежим. Каждый шаг на правую ногу — как на огонь, как на клинок. Я прикусываю губу, чтобы не закричать, и чувствую во рту вкус крови.

Хаос. Картины ада: прожектора, бьющие с дороги на полную мощность, бегущие и падающие тени, треск костей и крики, захлёбывающиеся болью голоса...

— Сюда.

Я повинуюсь беспрекословно. Из темноты каким-то чудом возникает маленький деревянный сарай. Он еле держится и так зарос мхом и плющом, что даже с расстояния в пару футов представляется лишь беспорядочным переплетением ветвей. Чтобы попасть внутрь, мне приходится пригнуться. В сарае до того воняет звериной мочой и мокрой псиной, что меня чуть не выворачивает. Алекс входит и закрывает дверь. Слышу шорох и вижу, как он, опустившись на колени, затыкает одеялом зазор между дверью и полом. Похоже, что ужасная вонь исходит как раз от этого одеяла.

— О Господи, — шепчу я, прикрыв нос и рот ладонью, и это мои первые слова, которые я произношу за всё время.

— Так собаки нас не учуют, — деловито шепчет он в ответ.

Я ещё никогда в жизни не встречала никого, кто в подобных обстоятельствах вёл бы себя с таким самообладанием. Мелькает мысль, что, может, страшные сказки, которые я слышала в детстве, не совсем сказки. Может, Изгои действительно какие-то нелюди, чудовищные, страшные создания?

И тут же мне становится стыдно. Ведь он только что спас мне жизнь!

Он спас мне жизнь — от рейдеров. От людей, которые, согласно всеобщему мнению, обязаны охранять и защищать нас. От людей, которые должны защищать нас от подобных Алексу.

Здравый смысл, по всей вероятности, приказал долго жить. Голова кружится, мне нехорошо. Я пошатываюсь, ударяюсь спиной о стенку. Алекс подхватывает меня и помогает устоять на ногах.

— Присядь, — говорит он тем же командным тоном, каким обращался ко мне всё это время. Хорошо, когда есть кто-то, кто принимает за тебя решения. Остаётся только подчиниться его тихим, но безоговорочным приказаниям. Я опускаюсь на дощатый пол сарая, влажный и шершавый. Должно быть, снаружи луна проглянула сквозь облака; через дырки в стенах и крыше внутрь проникают серебристые лучи и повсюду ложатся лёгкие пятна света. За головой Алекса едва виднеются какие-то полки, в углу сарая — горка банок, скорее всего, из-под краски. Теперь, когда мы с Алексом оба сидим, в сараюшке и развернуться негде — хибарка всего каких-то нескольких футов в ширину.

— Я взгляну на твою ногу, о-кей? — по-прежнему шёпотом говорит он.

— О-кей, — соглашаюсь я. Даже теперь, когда я сижу, головокружение не прекращается.

Он садится на пятки, подогнув колени, и кладёт на них мою ногу. Когда он начинает заворачивать штанину, только тогда я обнаруживаю, что она насквозь мокрая. Должно быть, от крови. Закусываю губу и прижимаюсь спиной к стене, ожидая, что вот сейчас вся взорвусь болью, но ощущение его рук на моей коже, сильных и прохладных, ослабляет боль, как бы скользит поверх неё — словно тень, скользящая по поверхности луны во время затмения, ослабляет её блеск.