Delirium/Делириум - Страница 98

— Ну, знаешь, как оно бывает... — Алекс уже полностью оправился после своей оплошности, и теперь его голос снова звучит легко и беспечно. — Здесь попробуй, получи прямой ответ! Все как в рот воды набрали.

Ещё одно уклончивое высказывание. Но страж лишь кивает:

— И не говори. — Затем дёргает головой в мою сторону. — Это кто?

Я чувствую, как его взгляд прожигает мою шею в том месте, где у меня нет шрама — свидетельства проведённой Процедуры. Как многие, он бессознательно отшатывается, правда, всего на несколько дюймов. Этого, однако, достаточно, чтобы ко мне вернулось прежнее чувство униженности, неполноценности. Я опускаю глаза.

— Да никто, — говорит Алекс, и хотя я понимаю — он обязан так сказать, в моей груди возникает тупая боль. — Меня обязали показать ей Склепы, вот и всё. Повторный сеанс воспитательной терапии, так сказать.

Я затаиваю дыхание в уверенности, что вот сейчас охранник вышвырнет нас отсюда, и, фактически, желаю, чтобы он это сделал. И всё же... В стене за табуреткой виднеется дверь — тяжёлая, толстая стальная плита с кнопочной панелью управления. Напоминает подземный сейф Центрального Сберегательного банка в городе. Сквозь дверь с трудом пробивается какой-то невнятный шум — думаю, эти звуки издают люди, но не уверена.

Где-то там, за этой дверью может быть моя мама. Алекс прав: я должна узнать.

Только сейчас до меня начинает по-настоящему доходить то, о чём толковал мне вчера Алекс: всё это время моя мама была жива! Я жила и дышала — она тоже жила и дышала. Я спала — она тоже спала, где-то далеко от меня. Когда я лежала без сна и думала о ней, она, наверно, тоже думала обо мне. Осознание потрясает меня до глубины души, неся с собой и радость, и жгучую боль.

Алекс и охранник с минуту сверлят друг друга глазами. Алекс всё так же крутит бейдж на пальце, навивая и развивая цепочку. Похоже, это беспечное движение успокаивает бдительность сторожа, и когда он снова заговаривает, в его голосе даже слышны извиняющиеся нотки:

— Я не могу вас туда пустить. — Он опускает автомат и снова залезает на свою табуретку. Я выдыхаю: оказывается, всё это время я не дышала, сама этого не замечая.

— Ну что ж, ты только выполняешь свою работу, — нейтральным голосом говорит Алекс. — Значит, теперь ты вместо Томаса?

— Точно. — Охранник мечет в меня взгляд, и я снова ощущаю, как его глаза приклеиваются к тому месту на моей шее, где нет положенного шрама. У меня сильнейшее желание прикрыться рукой, которое я вынуждена изо всех сил подавлять. Но, должно быть, страж порядка решил, что мы не представляем собой угрозы заведению, вверенному его попечениям, потому что переводит взгляд обратно на Алекса и представляется: — Фрэнк Дорсет. Перевели сюда из третьего отделения в феврале — после инцидента.

В том, как он произносит это слово «инцидент», звучит что-то такое, от чего у меня холодок бежит по спине.

— Нехилое повышение. Небось, трудновато перестроиться, а? — Алекс небрежно прислоняется к стене — образец беззаботности. Но я-то хорошо знаю своего друга! Я различаю в его голосе некоторое напряжение — по существу, он тянет время, не зная, что делать дальше и как нам проникнуть за заветную дверь.

Фрэнк пожимает плечами.

— Да здесь, знаешь, всё тихо-спокойно. Никто не входит, никто не выходит. Или, во всяком случае, почти никто. — Он снова лыбится, ощеривая свои отвратные зубы, но глаза — те же змеиные, плоские, словно задёрнутые невидимым, но плотным занавесом. Тут мне приходит в голову — был ли этот человек таким всегда или это Исцеление на него так подействовало?

Охранник запрокидывает голову и вперяет в Алекса прищуренные глаза — сходство со змеёй становится ещё явственнее.

— Так откуда ты знаешь про Томаса?

Алекс играет превосходно: беспечно улыбается, теребит бейдж...

— Да ходили всякие слухи... — туманно говорит он, пожимая плечами. — Знаешь же сам, как оно бывает...

— А то мне не знать! — говорит Фрэнк. — ДКИ из кожи вон лез, чтобы всё было шито-крыто. Держали нас под замком несколько месяцев. А что конкретно ты слышал?

Ага, вот и решающий вопрос, что-то вроде теста. «Осторожнее!» — думаю я, мысленно адресуясь к Алексу, как будто он может услышать.

Алекс колеблется несколько секунд, потом говорит:

— Слышал, что он вроде как стал проявлять симпатии не там, где надо...

Так вот оно что! Внезапно всё становится на свои места: и то, что Алекс сказал, что у него «здесь друзья», и то, что раньше у него был доступ в Отделение №6. Один из охранников, по-видимому, был симпатизёром, а может даже и участником Сопротивления. В голове всплывает любимое присловье Алекса: «Нас больше, чем ты думаешь».

Похоже, Алекс попал в точку со своим ответом, потому что Фрэнк заметно расслабляется. Поразмыслив, он, видимо, приходит к выводу, что Алексу можно доверять. Поместив автомат между колен, поглаживает ствол, словно любимую собачку.

— Точно. Вот это был, скажу тебе, песец — никто не ожидал. Я этого парня знал плохо — ну, так, виделись когда-никогда в дежурке да в сортире пару раз, и всё. Он особняком ходил, ещё бы, куда ему до нас, небось, только с Изгоями разговаривать изволил.

Вот так-так! Впервые в жизни слышу, как какой-то, пусть и мелкий, но всё же представитель правящего аппарата, признаёт существование людей, живущих в Дебрях! Даже дух захватило.

Как же должно быть больно Алексу — стоять вот так и выслушивать оскорбления в адрес друга, взятого за симпатии к инакомыслящим! Расправа, по-видимому, последовала незамедлительно, тем более, что Томас был на службе у правительства. Скорее всего, его повесили, или расстреляли, или посадили на электрический стул. А если судья был милосерден и заменил смертную казнь пожизненной пыткой — то Томаса бросили сюда, в одну из камер — гнить заживо. Если какой-нибудь суд вообще состоялся.